27.07.2015 в 20:15
Пишет balsana:Внезапно написалось по мотивам вот этого вот поста.
Да простит меня автор.
читать дальше
1.
Мальчик не плакал. Улыбаясь во весь рот, он стоял, нетвердо держась на чуть кривоватых пухленьких ножках, вцепившись ручонками в плетень. Светлые кудряшки тускло серебрились в свете молодой луны. Высокий черный господин не вызывал в нем страха, одно только любопытство.
Граф фон Кролок недовольно поморщился. Жертва должна была бояться, дрожать от страха, пасть ниц, что, безусловно, добавляло особый шарм охоте и заметно улучшало вкус крови. Негодный человеческий детеныш стоял перед ним, смотрел прямо в лицо смерти и не боялся. Более того, ночную тишину внезапно прорезал детский смех. Его Сиятельство все еще ощущал во рту вкус крови матери этого мальчишки, которую он убил только что, и его передернуло. Женщина лежала внутри темной хижины, мертвая и бледная, а это существо стояло по колено в снегу и смеялось!
Повинуясь внезапному порыву, граф бесшумно сошел с убогого, наполовину сгнившего крыльца и опустился на колени перед улыбающимся ребенком. Малыш без страха заглянул ему в глаза и снова засмеялся, заставив вампира отпрянуть в замешательстве. Пробормотав недовольно что-то себе под нос, фон Кролок поднялся, намереваясь уйти, как вдруг почувствовал прикосновение маленькой ручки к своим пальцам. Ребенок ухватился за его мизинец, а на розовощеком личике появилось выражение испуга, словно малыш боялся, что граф оставит его здесь одного.
- Ну вот еще, - недовольно фыркнул граф, стряхивая маленькие пальцы. – Скажи спасибо, что я уже сыт, а не то ты отправился бы вслед за твоей матерью. Ты мне не нужен.
Ребенок захныкал и вцепился обеими руками в кружевной манжет графской сорочки, не желая отпускать Его Сиятельство. Фон Кролок обратил свирепый взгляд на мальчишку и уже открыл было рот, чтобы рявкнуть на него как следует и таким образом хорошенько припугнуть, но вместо этого, сам не понимая толком, что же он делает, подхватил малыша на руки и растворился с ним в темноте ночи.
2.
Из комнаты, что граф после долгих размышлений отвел для детской, доносился громкий плач и недовольный голос Куколя, увещевавший Герберта – а именно это имя решено было дать ребенку – вымыть уши. Его Сиятельство усмехнулся, но, взявшись за ручку двери, напустил на себя грозный вид, подобающий родителю, недовольному поведением отпрыска. При его появлении слуга поспешно склонился в почтительном, хотя и далеком от изящества поклоне, незаметно дав легкий подзатыльник Герберту, который и не подумал поприветствовать графа. Мальчишка с выражением воинственного упрямства на лице не желал двигаться с места.
- Так-так, Герберт, - сладким голосом, не предвещавшим ничего хорошего, начал разговор граф. – Ты снова ведешь себя безобразно?
- Нет.
- Я слышал, как ты вопил, будто поросенок под ножом мясника. Позволь узнать, что здесь происходит?
- Он, - Герберт ткнул пальцем в сторону горбуна, - Хотел меня убить.
- Убить? – граф поднял бровь. – Гигиенические процедуры теперь так называются? И что значит «он», Герберт? Разве я не говорил тебе, что говорить о присутствующих в третьем лице невежливо?
- Он - не присутствующие! – категорично заявил виконт фон Кролок. – Он слуга! Он должен меня слушаться!
В то же мгновение (Герберт не сумел сообразить, как это получилось) холодные пальцы отца сомкнулись на его ухе, причиняя жгучую боль.
- Уважение к окружающим, - поучительно проговорил фон Кролок, - Есть признак благородного отрока. Неуважение, - уху стало еще больнее, - Есть признак плебея. Будь любезен, извинись перед Куколем, а затем ты пойдешь в ванную и дашь вымыть себе уши, и чтобы я не слышал ни звука. От твоих воплей у меня мигрень.
Выпустив Гербертово ухо, Его Сиятельство повернулся к Куколю.
- Можешь идти. Я пришлю Герберта позже.
Когда за слугой закрылась дверь, граф строго посмотрел на приемного сына и покачал головой. Мальчишка обладал вздорным характером, был упрям, капризен и хитер, но Его Сиятельство не оставлял мысли сделать из него человека. Главное, проявлять в обращении с ним выдержку и стальную волю.
- Я очень недоволен тобой, Герберт. Со слугами нельзя общаться в подобном тоне.
- Но я же не имел в виду ничего такого, отец, - мальчишка был изворотлив, как уж, и эти слова он произносил с заискивающей улыбкой. – Прости меня. И я правда-правда извинюсь перед Куколем. Я не хотел тебя огорчать.
Говоря это, Герберт взял графа за руку и прижал его ладонь к своей щеке. Способ был безотказный. Фон Кролок, строго каравший за всякое проявление чувств на людях, в уединении детской, где никто не мог уличить его в слабости, мог позволить себе быть таким, каким он был тогда, когда его ныне мертвое сердце резво гоняло по венам кровь. Увидев, что вертикальная морщина, незадолго до того прочертившая мраморную поверхность лба Его Сиятельства, разгладилась, мальчик вкрадчиво спросил:
- Можно, я все-таки не буду мыть уши?
3.
Герберт вздрогнул, когда на крышу замка рядом с ним мягко опустился огромный нетопырь, в следующий миг обернувшийся графом фон Кролоком. Поспешно утерев слезы, виконт улыбнулся, дабы приветствовать отца как подобает, раз уж он нашел его здесь.
Виконт торчал на крыше уже второй час и плакал от осознания собственного ничтожества, не смея спуститься вниз и явиться перед гостями, смертельно боясь, что сделают упыри при виде такого аппетитного молодого смертного. Лишь только представилась возможность улизнуть от бдительного ока графа, Герберт затаился на огромном холодном и пыльном чердаке, а с появлением первых гостей он и вовсе пробрался через слуховое окно на крышу, только бы не попадаться никому на глаза.
Понимание того, что его отец – вампир, далось Герберту на удивление легко, и он даже не испытывал при этом какого-то удивления или ужаса. Просто однажды все стало ясно как-то само собой, и потом, на протяжении пятнадцати лет граф не сделал ни единой попытки покуситься на жизнь сына. Но толпа голодных упырей – совсем другое дело. Ирония состояла в том, что именно сегодня граф фон Кролок хотел представить этой голодной толпе своего нареченного сына, дабы официально ввести его в вампирский круг. Он долго готовил Герберта к сегодняшней ночи, заверяя его, что ни один волос не упадет с его головы без разрешения хозяина замка, и призывал не бояться «каких-то упырей». Виконт соглашался со всеми доводами, но внутри его грыз холодный ужас от самой мысли о том, что ему придется оказаться в зале, полном живых мертвецов. Он внимательно слушал рассказы графа о природе неупокоенных и прекрасно представлял себе, что чувствует вампир в присутствии живого человека. Герберт ни разу не видел, как убивает отец, но иногда в кошмарах ему снилось, как кто-то черный прокусывает шею бедной крестьянке, и просыпался с криком.
Что ж, придется ему сейчас получить хорошую взбучку за неуважение к гостям, но уж лучше наказание, чем попасться одному из них в темном углу.
- Батюшка.
Не говоря ни слова, граф осторожно взял руку Герберта в свои и внимательно посмотрел ему в глаза.
- Тебе страшно?
Его Сиятельство задал этот вопрос скорее для проформы, потому что вампиру вовсе не обязательно спрашивать жертву, о чем она думает – все можно прочесть по лицу. Конечно, Герберт не был жертвой, но он боялся, да так, что его сердце выстукивало бешеный ритм. Однако – граф увидел это в его глазах – боялся он не только вампиров, но и… разочаровать своего отца.
- Послушай, сынок, - фон Кролок очень редко употреблял это слово, стыдясь сантиментов. – Тебе нечего бояться. Они ничего не смогли бы сделать тебе, пока есть я. Они боятся меня больше солнечного света и прекрасно знают, что будет с ними, если они посмеют хотя бы коснуться тебя. Ты боишься их, но тут нечего стыдиться, и неужели ты мог помыслить, будто я буду думать о тебе дурно из-за такого пустяка? Твое время еще придет, Герберт, время решать, разделишь ли ты вечную жизнь со мной или покинешь этот замок. Я отпущу тебя, если ты решишь уйти, но даже тогда никто из немертвых не посмеет покуситься на твою жизнь, мальчик мой. Ты слишком дорог мне, Герберт, слишком дорог.
Виконт, исполненный чувством благодарности к отцу, который не стал сурово отчитывать его, как делал обычно, когда Герберт совершал какой-либо проступок, пробормотал в ответ:
- Я не хочу уходить, отец, Я хочу остаться с вами.
4.
Холодный ветер трепал длинные волосы графа и раздувал его плащ. В черном небе сияла полная луна, и ее отблески алмазами сверкали в темных глазах Его Сиятельства. Герберт, стоящий рядом, с удивлением отметил, что совсем не чувствует холода, хотя на дворе стоял февраль.
Положительно, в жизни немертвых были свои преимущества. Вкусив бессмертие совсем недавно, виконт учился существовать в новой для себя ипостаси, а нынче отец обещал научить его самой главной, по мнению Герберта, премудрости – летать. Несмотря на остановившееся раз и навсегда сердце, Герберт чувствовал все усиливающееся волнение, а под ложечкой противно сосало, наверное, по привычке. Прямо у кончиков его сапог зияла чернотой глубокая пропасть, и виконт знал, что совсем скоро ему придется шагнуть туда. «Пока ты не прыгнешь, ничего не будет, - говорил Его Сиятельство. – Невозможно просто оттолкнуться от земли и полететь, как эти глупые птицы. Ты должен упасть, и тебе должно быть страшно, только так ты сможешь впервые обратиться».
Порыв ветра поднял в воздух снежное крошево, и граф мечтательно улыбнулся. Он расстегнул плащ, который чернильным пятном упал к его ногам на ослепительно белый снег. Небрежно отпихнув его ногой, фон Кролок повернулся к сыну:
- Пора.
Герберт, дрожа, как осиновый лист, что есть силы ухватился за протянутую графом руку. Прикосновение к отцовской ладони, как и всегда, вселило в виконта уверенность, и он смело шагнул вместе с графом в черную бездну.
URL записиДа простит меня автор.
читать дальше
1.
Мальчик не плакал. Улыбаясь во весь рот, он стоял, нетвердо держась на чуть кривоватых пухленьких ножках, вцепившись ручонками в плетень. Светлые кудряшки тускло серебрились в свете молодой луны. Высокий черный господин не вызывал в нем страха, одно только любопытство.
Граф фон Кролок недовольно поморщился. Жертва должна была бояться, дрожать от страха, пасть ниц, что, безусловно, добавляло особый шарм охоте и заметно улучшало вкус крови. Негодный человеческий детеныш стоял перед ним, смотрел прямо в лицо смерти и не боялся. Более того, ночную тишину внезапно прорезал детский смех. Его Сиятельство все еще ощущал во рту вкус крови матери этого мальчишки, которую он убил только что, и его передернуло. Женщина лежала внутри темной хижины, мертвая и бледная, а это существо стояло по колено в снегу и смеялось!
Повинуясь внезапному порыву, граф бесшумно сошел с убогого, наполовину сгнившего крыльца и опустился на колени перед улыбающимся ребенком. Малыш без страха заглянул ему в глаза и снова засмеялся, заставив вампира отпрянуть в замешательстве. Пробормотав недовольно что-то себе под нос, фон Кролок поднялся, намереваясь уйти, как вдруг почувствовал прикосновение маленькой ручки к своим пальцам. Ребенок ухватился за его мизинец, а на розовощеком личике появилось выражение испуга, словно малыш боялся, что граф оставит его здесь одного.
- Ну вот еще, - недовольно фыркнул граф, стряхивая маленькие пальцы. – Скажи спасибо, что я уже сыт, а не то ты отправился бы вслед за твоей матерью. Ты мне не нужен.
Ребенок захныкал и вцепился обеими руками в кружевной манжет графской сорочки, не желая отпускать Его Сиятельство. Фон Кролок обратил свирепый взгляд на мальчишку и уже открыл было рот, чтобы рявкнуть на него как следует и таким образом хорошенько припугнуть, но вместо этого, сам не понимая толком, что же он делает, подхватил малыша на руки и растворился с ним в темноте ночи.
2.
Из комнаты, что граф после долгих размышлений отвел для детской, доносился громкий плач и недовольный голос Куколя, увещевавший Герберта – а именно это имя решено было дать ребенку – вымыть уши. Его Сиятельство усмехнулся, но, взявшись за ручку двери, напустил на себя грозный вид, подобающий родителю, недовольному поведением отпрыска. При его появлении слуга поспешно склонился в почтительном, хотя и далеком от изящества поклоне, незаметно дав легкий подзатыльник Герберту, который и не подумал поприветствовать графа. Мальчишка с выражением воинственного упрямства на лице не желал двигаться с места.
- Так-так, Герберт, - сладким голосом, не предвещавшим ничего хорошего, начал разговор граф. – Ты снова ведешь себя безобразно?
- Нет.
- Я слышал, как ты вопил, будто поросенок под ножом мясника. Позволь узнать, что здесь происходит?
- Он, - Герберт ткнул пальцем в сторону горбуна, - Хотел меня убить.
- Убить? – граф поднял бровь. – Гигиенические процедуры теперь так называются? И что значит «он», Герберт? Разве я не говорил тебе, что говорить о присутствующих в третьем лице невежливо?
- Он - не присутствующие! – категорично заявил виконт фон Кролок. – Он слуга! Он должен меня слушаться!
В то же мгновение (Герберт не сумел сообразить, как это получилось) холодные пальцы отца сомкнулись на его ухе, причиняя жгучую боль.
- Уважение к окружающим, - поучительно проговорил фон Кролок, - Есть признак благородного отрока. Неуважение, - уху стало еще больнее, - Есть признак плебея. Будь любезен, извинись перед Куколем, а затем ты пойдешь в ванную и дашь вымыть себе уши, и чтобы я не слышал ни звука. От твоих воплей у меня мигрень.
Выпустив Гербертово ухо, Его Сиятельство повернулся к Куколю.
- Можешь идти. Я пришлю Герберта позже.
Когда за слугой закрылась дверь, граф строго посмотрел на приемного сына и покачал головой. Мальчишка обладал вздорным характером, был упрям, капризен и хитер, но Его Сиятельство не оставлял мысли сделать из него человека. Главное, проявлять в обращении с ним выдержку и стальную волю.
- Я очень недоволен тобой, Герберт. Со слугами нельзя общаться в подобном тоне.
- Но я же не имел в виду ничего такого, отец, - мальчишка был изворотлив, как уж, и эти слова он произносил с заискивающей улыбкой. – Прости меня. И я правда-правда извинюсь перед Куколем. Я не хотел тебя огорчать.
Говоря это, Герберт взял графа за руку и прижал его ладонь к своей щеке. Способ был безотказный. Фон Кролок, строго каравший за всякое проявление чувств на людях, в уединении детской, где никто не мог уличить его в слабости, мог позволить себе быть таким, каким он был тогда, когда его ныне мертвое сердце резво гоняло по венам кровь. Увидев, что вертикальная морщина, незадолго до того прочертившая мраморную поверхность лба Его Сиятельства, разгладилась, мальчик вкрадчиво спросил:
- Можно, я все-таки не буду мыть уши?
3.
Герберт вздрогнул, когда на крышу замка рядом с ним мягко опустился огромный нетопырь, в следующий миг обернувшийся графом фон Кролоком. Поспешно утерев слезы, виконт улыбнулся, дабы приветствовать отца как подобает, раз уж он нашел его здесь.
Виконт торчал на крыше уже второй час и плакал от осознания собственного ничтожества, не смея спуститься вниз и явиться перед гостями, смертельно боясь, что сделают упыри при виде такого аппетитного молодого смертного. Лишь только представилась возможность улизнуть от бдительного ока графа, Герберт затаился на огромном холодном и пыльном чердаке, а с появлением первых гостей он и вовсе пробрался через слуховое окно на крышу, только бы не попадаться никому на глаза.
Понимание того, что его отец – вампир, далось Герберту на удивление легко, и он даже не испытывал при этом какого-то удивления или ужаса. Просто однажды все стало ясно как-то само собой, и потом, на протяжении пятнадцати лет граф не сделал ни единой попытки покуситься на жизнь сына. Но толпа голодных упырей – совсем другое дело. Ирония состояла в том, что именно сегодня граф фон Кролок хотел представить этой голодной толпе своего нареченного сына, дабы официально ввести его в вампирский круг. Он долго готовил Герберта к сегодняшней ночи, заверяя его, что ни один волос не упадет с его головы без разрешения хозяина замка, и призывал не бояться «каких-то упырей». Виконт соглашался со всеми доводами, но внутри его грыз холодный ужас от самой мысли о том, что ему придется оказаться в зале, полном живых мертвецов. Он внимательно слушал рассказы графа о природе неупокоенных и прекрасно представлял себе, что чувствует вампир в присутствии живого человека. Герберт ни разу не видел, как убивает отец, но иногда в кошмарах ему снилось, как кто-то черный прокусывает шею бедной крестьянке, и просыпался с криком.
Что ж, придется ему сейчас получить хорошую взбучку за неуважение к гостям, но уж лучше наказание, чем попасться одному из них в темном углу.
- Батюшка.
Не говоря ни слова, граф осторожно взял руку Герберта в свои и внимательно посмотрел ему в глаза.
- Тебе страшно?
Его Сиятельство задал этот вопрос скорее для проформы, потому что вампиру вовсе не обязательно спрашивать жертву, о чем она думает – все можно прочесть по лицу. Конечно, Герберт не был жертвой, но он боялся, да так, что его сердце выстукивало бешеный ритм. Однако – граф увидел это в его глазах – боялся он не только вампиров, но и… разочаровать своего отца.
- Послушай, сынок, - фон Кролок очень редко употреблял это слово, стыдясь сантиментов. – Тебе нечего бояться. Они ничего не смогли бы сделать тебе, пока есть я. Они боятся меня больше солнечного света и прекрасно знают, что будет с ними, если они посмеют хотя бы коснуться тебя. Ты боишься их, но тут нечего стыдиться, и неужели ты мог помыслить, будто я буду думать о тебе дурно из-за такого пустяка? Твое время еще придет, Герберт, время решать, разделишь ли ты вечную жизнь со мной или покинешь этот замок. Я отпущу тебя, если ты решишь уйти, но даже тогда никто из немертвых не посмеет покуситься на твою жизнь, мальчик мой. Ты слишком дорог мне, Герберт, слишком дорог.
Виконт, исполненный чувством благодарности к отцу, который не стал сурово отчитывать его, как делал обычно, когда Герберт совершал какой-либо проступок, пробормотал в ответ:
- Я не хочу уходить, отец, Я хочу остаться с вами.
4.
Холодный ветер трепал длинные волосы графа и раздувал его плащ. В черном небе сияла полная луна, и ее отблески алмазами сверкали в темных глазах Его Сиятельства. Герберт, стоящий рядом, с удивлением отметил, что совсем не чувствует холода, хотя на дворе стоял февраль.
Положительно, в жизни немертвых были свои преимущества. Вкусив бессмертие совсем недавно, виконт учился существовать в новой для себя ипостаси, а нынче отец обещал научить его самой главной, по мнению Герберта, премудрости – летать. Несмотря на остановившееся раз и навсегда сердце, Герберт чувствовал все усиливающееся волнение, а под ложечкой противно сосало, наверное, по привычке. Прямо у кончиков его сапог зияла чернотой глубокая пропасть, и виконт знал, что совсем скоро ему придется шагнуть туда. «Пока ты не прыгнешь, ничего не будет, - говорил Его Сиятельство. – Невозможно просто оттолкнуться от земли и полететь, как эти глупые птицы. Ты должен упасть, и тебе должно быть страшно, только так ты сможешь впервые обратиться».
Порыв ветра поднял в воздух снежное крошево, и граф мечтательно улыбнулся. Он расстегнул плащ, который чернильным пятном упал к его ногам на ослепительно белый снег. Небрежно отпихнув его ногой, фон Кролок повернулся к сыну:
- Пора.
Герберт, дрожа, как осиновый лист, что есть силы ухватился за протянутую графом руку. Прикосновение к отцовской ладони, как и всегда, вселило в виконта уверенность, и он смело шагнул вместе с графом в черную бездну.